Взглянув на мир глазами волка…

Начиная работу, этологи часто советуют друг другу: «А ты посмотри на проблему с точки зрения животного, встань на его место». Но только почти никому это не удается. Пожалуй, один из редчайших случаев, когда человек сумел действительно глубоко проникнуть во внутренний мир животного, — исследования Ясона Константиновича Бадридзе.

Он сумел прорезать «слоеный пирог» поведения животных по вертикали, от физиологии до экологии. Для отечественной школы этологов его подход уникален, как пока уникальны и результаты его исследования.

Почти двадцать лет своей жизни он изучал поведение волка. Представьте себе, этот человек два года прожил в волчьей стае! И не в качестве испытания или подвига, не для того, чтобы потом об этом рассказывать, а просто так нужно было для будущей работы. Сам выкормил и воспитал почти сотню волков. Разработал методы выращивания и отбора диких животных для возвращения их в природу.

Джеральд Дарелл прислал восторженный отзыв о его работе, без преувеличения назвав ее блестящей. У нас она известна лишь узкому кругу специалистов.

Перед читателем история удивительная, необычная — пример и научного, и личного мужества, умения идти на риск, риск профессионала.

Ясон Константинович Бадридзе, доктор биологических наук, возглавляет сектор поведения и экологии животных в Институте зоологии АН Грузии. Сотруднице редакции Екатерине Павловой посчастливилось встретиться с ним в Москве и о многом расспросить.

Е. П.: — Ясон Константинович, одна из острейших проблем охраны природы — необходимость научиться восстанавливать в природе те виды, которые люди почти полностью уничтожили. Но, как правило, попав на свою «историческую родину», животные сталкиваются со множеством препятствий: тут и проблемы добывания пищи, и борьба с конкурентами, и взаимоотношения с человеком, и сокращение территорий, пригодных для существования вида… Выращенные в неволе, они «не вписываются» в дикую жизнь. Что заставило вас взяться за столь трудную проблему?
Я. Б.: — Дело в том, что все больше видов, которые по-другому уже не спасти. Например, осталось всего пять полосатых гиен на территории Грузии, о какой охране может идти речь, вид погиб. Леопард на Кавказе полностью исчез. Особенно остро стоит вопрос с эндемичными видами, обитающими только в одном конкретном месте, ведь их ниоткуда не завезешь. Единственный выход — получать потомство от уцелевших в неволе животных, воспитывать самим и выпускать туда, где они раньше жили. И прежде всего нужно научиться выращивать зверей, способных нормально жить в естественной среде, эта идея владела мной давно.

Я часто бывал в зоопарках, и в глаза бросалась ущербность поведения и психики животных. В искусственных условиях поведение не могло сформироваться в норме: нервные тики, стереотипные движения, отсутствие размножения. Опыт подсказывал мне, что надо вести какие-то специальные исследования, чтобы понять, каким образом вырастить животное полноценным.

Изучая физиологические механизмы поведения, в какой-то момент я понял, что мы занимаемся механизмами того, чего не знаем. И решил заняться поведением псовых вообще, а в частности собак. Очень скоро мне стало ясно, что собаки, живя рядом с человеком, потеряли многие важные поведенческие черты. Вообще «сожительство» с нами никому ничего хорошего не принесло. Из диких псовых я, конечно, выбрал волка.
Е. П.: — Почему вы выбрали именно волка, ведь как раз этому виду на сегодняшний день полное исчезновение не угрожает?
Я. Б.: — Действительно, не потому, что в Грузии было так уж необходимо выпускать волков в природу. Их там было достаточно. Но волк послужил мне модельным объектом. Блестяще развитая психика (очень трудно работать с животными такого уровня психического развития), высокая социальность, волк — активный хищник со сложнейшим поведением.

Район, выбранный для репатриации волка, был хорошо освоен человеком, изобиловал пастбищами, а местные волки там давно уже были выбиты.

Я заложил чрезвычайно сложные условия для своего полевого эксперимента и решил, что, если уж здесь что-то получится, то моя методика будет работать и на всех других видах.

Чтобы проводить реальные исследования поведения, надо было прежде всего хорошо знать самого зверя, дикого зверя, а не ручного. Я решил приучить к своему присутствию группу диких волков в Боржомском заповеднике и посмотреть, как они живут, как строят отношения с жертвой и между собой, как воспитывают щенков. Тогда это меня интересовало исключительно с той точки зрения, что я сам собирался воспитывать щенков, а воспитание должно было быть максимально приближено к естественным условиям.

И вот я приучил к себе шесть семей. В зависимости от того, какая группа мне попадалась, волки привыкали ко мне от четырех до шести месяцев. Около двух лет я прожил с ними в лесу.
Е. П.: — Скажите, а книжка Фарли Моуэта «Не кричи:волки!» повлияла на вашу жизнь?
Я. Б.: — Конечно. Я прочел книгу Фарли Моуэта еще в английском варианте, и именно она продемонстрировала мне, что идея пожить в стае с волками абсолютно реалистична.
Е. П.: — Ясон Константинович, невозможно удержаться от вопроса, как же вы там с ними жили, как ели, где спали?
Я. Б.: — Палатки у меня не было, а была бурка, рюкзак. Если мне приходилось разжигать огонь, я уходил за речку. В Грузии с этим просто, ведь в горах ток воздуха идет по ручью и дым волков не беспокоил. Если даже они и видели огонь, то уже привыкли ко мне и не боялись. Бывало, что я мог срезать кусочки мяса с оленя, добытого моими волками. После того как все уже наелись, меня подпускали. Правда, сам я никогда не приближался к ним больше чем на пять метров, я мог быть рядом с ними, но никогда не старался ни до кого дотронуться. Дистанцию всегда надо соблюдать, чтобы не спровоцировать конфликт. Одно дело, когда волки разбираются друг с другом, для этого у них масса приемов и великолепная шкура, другое дело, если бы конфликт возник со мной… Главное же, что любая неприятность могла пресечь наши отношения, здесь было дело не только в самосохранении.
Е. П.: — Неужели вы даже не приходили домой?
Я. Б.: — Когда три — четыре месяца просидишь в лесу, душа требует человеческого общения. Порой я ловил себя на том, что громко сам с собой разговариваю. Время от времени я на несколько дней покидал стаю, но не дольше, потому что долгими отлучками можно было испортить все дело.

То, что я там узнал о волках, решило все дальнейшее направление моих исследований. Сами звери подсказали мне такие вещи, которые никто другой, ни один ученый, никакая литература дать не могли. Как они приучают щенков к охоте, как учат их избегать опасных ситуаций, человека, опасного зверя…

Я смог проследить весь процесс обучения и занялся собиранием волчат. Не хотелось брать волчат из логова, я выкупал их у охотников, ведь в то время за добытого волка давали премию. В общей сложности через мои руки прошло 96 волков.

Е. П.: — Что в исследовании поведения было самым главным для воплощения вашей идеи: воспитать нормальных зверей, способных жить в природе?
Я. Б.: — Я занялся изучением онтогенеза поведения — процесса формирования и развития поведения с момента рождения до взрослого состояния.

Первых десять волков, выкормленных мною искусственно, я испортил, потому что неправильно их выкармливал. Они выросли возбужденно-агрессивными животными, непригодными для жизни в группе.

Знаете, какое значение имеет техника выкармливания! Я только потом разложил по полочкам весь свой опыт, а вначале и представить этого не мог! Например, во время сосания щенок должен упираться лапками и массировать молочную железу матери. Это врожденная реакция, и те животные, у которых нет такой возможности, вырастают психически неуравновешенными. По очень простой причине. В нормальных условиях щенок во время кормежки попеременно, то одной, то другой лапкой нажимает на область соска матери. По очереди работают мышцы-сгибатели и разгибатели. Импульсация определенной интенсивности от разных групп мышц попеременно поступает в соответствующие отделы мозга. Если нет возможности во что-то упираться, возникает тоническое напряжение мышц — одновременное напряжение сгибателей и разгибателей. Представьте, насколько выше в этом случае уровень импульсации, насколько выше напряжение, чем при нормальном питании. Из-за гиперстимуляции в мозге новорожденного формируются очаги высокой активности, которые, судя по всему, остаются на всю жизнь. Их нельзя назвать очагами эпилептической активности, они чуть слабее, но тоже довольно мощные, я записывал энцефалограммы. Такие животные легко впадают в подавленное состояние, их легко вывести из равновесия при конфликтных взаимодействиях, они вспыльчивы и агрессивны.

Оказалось, что даже диаметр соски имеет большое значение. Если дырка слишком большая, у щенков быстро наполняется желудок, но, несмотря на это, они не перестают сосать. Молоко выливается, животики раздуты, а они все равно сосут только потому, что неудовлетворена потребность в сосательной активности.

Е. П.: — Ситуация парадоксальная: волчата прекращают есть не тогда, когда наелись, а когда потратили достаточное количество энергии на сосание?
Я. Б.: — Да, такова особенность новорожденных детенышей млекопитающих. У них еще не сформирована мотивационная система голода и насыщения, они не чувствуют, что наелись. Акт сосания поддерживается за счет потребности в моторике, и удовлетворение этой потребности очень важно для будущего.

А если желудок постоянно переполняется, стенки его растягиваются и потенциальный объем его становится больше, чем у нормально питающихся животных. Поэтому во взрослом возрасте таким волкам нужно больше пищи, чтобы наесться. Они становятся голодными намного раньше остальных. В группе начинаются конфликты, такие звери своим поведением абсолютно дестабилизируют обстановку. Более того, из-за постоянно высокого общего уровня возбуждения у них не возникают ритуализированные формы агрессии, то есть отношения в группе они строить не могут. Вот что мы получили, не зная, как правильно кормить детенышей. Чтобы вырастить нормальных животных, нужно учитывать эти на первый взгляд незначительные вещи.

Е. П.: — Действительно, животные-искусственники — всегда большая проблема. Вырастая, они не образуют пары, не выкармливают собственных детенышей. Ну что же, ваши волчата подросли, приходит время их чему-то учить? Из чего вы исходили, составляя «школьную программу»?
Я. Б.: — Прежде всего нужно было понять закономерности формирования нормального поведения. С трехмесячного возраста я держал волчат в больших вольерах и целенаправленно ставил эксперименты. К сожалению, я намеренно шел на то, чтобы часть из них вырастить неполноценными. Я знал, что эти животные навсегда останутся в неволе, не смогут жить среди себе подобных. Грустно конечно, но другого выхода не было.

Часть животных жила в «обогащенной среде», со множеством валунов, завалов из стволов деревьев, со специальными ширмами. Ширмы я использовал как экстраполяционную установку для исследования рассудочной деятельности волков (экстраполяция — это способность вынесения функции, существующей на отрезке за пределы этого отрезка, процесс чисто рассудочный). Движущийся объект попадает за непрозрачные ширмы, а животное должно понять, что он не исчезает совсем, а продолжает перемещаться за ширмами, и правильно определить траекторию его движения. В этом суть решения экстраполяционной задачи.

Вторая группа жила в вольере без крупных предметов. Там тоже стояло несколько ширм, но таким образом, чтобы вне эксперимента животные не могли попасть за них. Такую среду можно смело назвать обедненной.

Я хотел исследовать возможности формирования экстраполяционной способности и то, как влияет опыт на успешность решения экстраполяционных задач. Когда я наблюдал за охотой диких волков, то видел, что во время одной охоты каждый волк решает подряд как минимум до 50 экстраполяционных задач. Неясно было, почему же в экспериментальных условиях в интереснейших работах Леонида Викторовича Крушинского волки «срывались» при многократном предъявлении экстраполяционной задачи. В беседах с Крушинским (я имею честь считать его своим учителем) мы очень часто обсуждали этот вопрос. На том этапе наших исследований был ясен механизм срыва, было понятно, что в эксперименте волки испытывают сильнейшее психическое напряжение, устают и начинают ошибаться, но почему же дикие звери щелкают эти задачи, как семечки? И ни одного срыва! Все подобные ситуации на охоте решаются стопроцентно успешно. Я хотел разгадать эту загадку.

Времяпрепровождение молодых животных — это главным образом игры-догонялки. Убегающий всегда стремится скрыться за каким-нибудь крупным предметом. Если проследить, что делает преследователь, то можно заметить, что первое время он полностью повторяет путь преследуемого. С пяти до шестимесячного возраста поведение волчат при погонях меняется буквально взрывообразно, они начинают срезать путь преследования. Я полагал, что в это время у волков бурно развивается способность к обучению. Но скорость выработки условного рефлекса у четырех- и семимесячных волчат оказалась одна и та же, значит тут было что-то другое. В семимесячном возрасте животные, жившие в обогащенной среде, уже могли решать экстраполяционную задачу с первого предъявления, а волчата из «обедненной» вольеры оказались к этому не способны. Тогда я предположил, что в этом возрасте у них формируется качественно новый уровень высшей нервной деятельности — способность сопоставлять текущую задачу с прошлым опытом и строить логические связи между уже прошедшими событиями и данной конкретной задачей.

Возникнув, такая способность должна постоянно тренироваться. Безусловно, на определенном этапе она возникает и у волчат из «обедненных» условий, поскольку формирование ее обусловлено генетически, но не тренируется и потому угасает. Потом эти животные, помещенные в обогащенную среду в годовалом возрасте, тоже были способны срезать путь преследования, но дело дошло до 35% случаев и прекратилось. Достоверно они не могли этому научиться. На экстраполяционной установке годовалые животные из этой группы решали только по одной задаче, если же нужно было делать это много раз — начинали «срываться». Волки из «обогащенной» вольеры решали подряд тридцать задач с интервалом в одну минуту. Это феноменальная нагрузка, а успех был практически стопроцентным. Значит, все дело во влиянии среды.

Если мы хотим вырастить нормальных животных с максимально видоспецифическим уровнем рассудочной деятельности, то должны подобрать такие условия, которые позволят формироваться и развиваться данной способности.

Я выпустил в природу зверей из двух разных групп. Оказалось, что после того, как олени и косули привыкли к присутствию волков, то есть научились их избегать, у животных из «обогащенной среды четверть всех охот была успешной, а у членов другой группы — ни одной. И никакие силы уже не могут заставить их этому научиться.

Е. П.: — Но это ведь не единственная способность, которую они должны тренировать для нормальной жизни в лесу?
Я. Б.: — Безусловно. До сих пор шла речь о технике выращивания, необходимой для развития поведения в пределах нормы. Но, кроме того, нужно было отбирать волчат по поведенческим признакам, то есть по тем признакам, которые необходимы для дикого существования. Это — запасание пищи, рассудочная деятельность и родительское поведение. Запасание пищи — врожденное, но всегда есть животные, которые этого не делают. Вот их в природу выпускать нельзя.

По поводу родительского поведения я только замечу, что волков очень легко отбирать по этому признаку. Весь комплекс родительского поведения складывается задолго до полового созревания и полностью выражен уже в годовалом возрасте, к моменту появления в группе нового приплода. У меня даже был случай, когда я подсадил к годовалой неполовозрелой волчице щенков и у нее появилось молоко. Молодые волки и выкармливают щенков, и ухаживают за ними. Самцы даже подставляются к сосанию, как и самки, характерно поднимая заднюю ногу, если к ним подходят щенки.

Что же необходимо формировать заранее и задолго — это полноценное охотничье поведение. Как оказалось, у крупных хищных, и у волка в том числе, в отличие от мелких, нет врожденного хищнического поведения. Есть врожденные реакции: преследование движущихся предметов и положительная реакция на кровь, но это еще не означает, что они станут реальными хищниками.

Развитие охотничьего поведения — в первую очередь обучение тому, что объект съедобен. Как ни странно, этому приходится учить. Причем в каждый конкретный период онтогенеза родители обучают волчат задачам, точно соответствующим их возрасту.

Я наблюдал, что родители приносят волчатам грызунов и повторил то же самое в своих экспериментах. Если на шкурке не выступает кровь, то какими бы голодными волчата не были, через некоторое время они теряют к этим грызунам всякий интерес. Достаточно просочиться капельке крови — они, наоборот, теряют всякий интерес к окружающему, начинают сначала исследовать тушку, а потом съедают ее. Так формируется генерализированная хищническая реакция. Всякий движущийся предмет после этого — объект питания, кроме партнеров, конечно.

Чтобы поймать грызуна, особого мастерства не нужно, и в трех-четырехмесячном возрасте щенки уже прекрасно мышкуют и ловят насекомых. После того как сформирована хищническая реакция, нужно начинать работать над созданием ситуации, в которой волчата могут научиться технике настоящей охоты.

Е. П.: — Вам, наверняка, не один раз удалось наблюдать, как учатся технике «настоящей охоты» дикие волки?
Я. Б.: — Охотничье поведение развивается поэтапно. Сначала родители начинают приносить куски добычи, знакомя щенков с ее запахом и вкусом. Когда щенкам исполнится четыре месяца, родители, добыв крупную жертву, начинают их подзывать. Расстояние может быть до пяти километров. Волчата, идя на звук, учатся ориентировке в пространстве. Вид убитого оленя или косули формирует у них образ той жертвы, на которую они будут охотиться в дальнейшем. Они изучают ее визуально. Дальше щенки начинают тропить зверя по следу. Вначале половина троплений у них получается против направления движения жертвы, но быстро, в течение нескольких дней, они обучаются идти по направлению следа. Сначала, выйдя на потенциальную жертву, они на нее не нападают. Более того, до девяти месяцев волчата испытывают перед будущей жертвой непреодолимый страх. Через какое-то время, когда уровень страха снижается до некоторого предела, они решаются недолго ее преследовать, но опять не нападают. Это важно, потому что ведь техника охоты еще несовершенна и нападение могло бы быть для них опасным. Параллельно, в играх друг с другом, они отрабатывают элементы борьбы с жертвой и приемы охоты. Игры занимают у волчат много времени и очень важны для обучении.

После девяти месяцев дети начинают вместе с родителями загонять жертву и в это время складываются характерные только для данного волка приемы охоты. Одни загоняют зверя, другие целенаправленно меняют направление его движения — возникает распределение поведенческих ролей. К десяти — одиннадцати месяцам они могут начать прикусывать жертву. А все элементы поведения, необходимые для охоты, полностью формируются примерно к полутора годам. И это сугубо индивидуальные приемы. В зависимости от психического склада, физической силы, один зверь бросается на круп жертвы, другой — на бок. Более слабый кидается на ту часть тела жертвы, атака которой требует меньше усилий, а более трусливый атакует те части тела, которые менее опасны. Так проявляется индивидуальное многообразие поведения.

Е. П.: — Но ведь вы не могли заменить собой стаю взрослых волков на охоте? Как же вы учили этому своих волчат?
Я. Б.: — Чтобы мои звери имели возможность полноценно обучаться, я месяцы проводил с ними в лесу. Они охотились на диких животных. Сначала я подготавливал жертву, в основном это были косули. Их приходилось обездвиживать при помощи ружья, стреляющего шприцем со специальным препаратом. Как только обездвиженная таким образом косуля начинала выходить из «наркоза», я выпускал волков, а потом и ее — она не должна была уйти.

С определенного возраста, когда страх перед жертвой у волков пропадал, одной такой успешной охоты было достаточно, чтобы дальше они начали охотиться сами. Понимаю, что это выглядит жестоко, но нужно было научить волков добывать себе пищу.

Е. П.: — Приходится примириться с мыслью, что и волк, и тигр, и леопард — хищники, и чтобы жить, должны убивать, «Геркулесом» они питаться не могут. Сколь важна роль хищника в природе для благополучного существования видов-жертв — это, конечно, отдельный разговор.

Молодые волки не в состоянии охотиться без взрослых, сами. Первую жертву вы им добыли, а как же выходили из положения дальше?

Я. Б.: — Я выполнял функцию взрослых, был для них членом группы и доминантом (вожаком). Вы знаете, очень важно дать молодым волкам правильный посыл. Главное тут — демонстрация формы восприятия. Увидел след косули — должен проявить интерес к нему и желание идти по следу. Сначала нужно было ясно показать, что я обнюхиваю след и визуально его исследую, иначе они бы ничего не поняли. Затем поскуливанием я подзывал животных и утрированным поведением заставлял их повторить то, что я делаю. Это я перенял у взрослых волков.
Е. П.: — А если идти по следу опасно?
Я. Б.: — Тогда волки издают специфический фыркающий лай тревоги и молодые за один раз научаются — начинают избегать этого следа или того раздражителя, на фоне которого мать издала сигнал тревоги.
Е. П.: — Вы научились издавать такой звук?
Я. Б.: — К сожалению, нет. Он настолько сложен, что человек его воспроизвести не может. У меня были другие способы выработки избегания опасности.

Когда охотничье поведение моих волков было сформировано на «профессиональном уровне», я уже начал думать о том, чтобы полностью выпустить их в природу. Для того чтобы вернуть зверей в места их былого существования, надо было учесть весь тот опыт, который существует в мире. А опыт говорит вот о чем. Прежде всего, возникают колоссальные проблемы во взаимоотношениях с человеком.

Пытались выпустить гепарда в Африке. Возникла не только проблема выбора вида жертв (они кидались на буйволов, ловили ядовитых змей и гибли). Гепарды выходили в поселки, нападали на домашних животных, а люди, конечно, начинали обороняться.

Мне было ясно, что до окончательного переселения хищнику необходимо очень хорошо изучить территорию. Ему должны быть точно известны все суточные миграционные маршруты, водопои, места отдыха и скоплений животных, на которых он будет охотиться. Он должен представлять себе, куда удобней загонять жертву. Только после этого можно оставить зверей одних. Для исследования территории требуется довольно большое время, и в течение этого времени волки будут голодать, не зная, как удобней охотиться. Кроме того, выращенные в неволе звери не боятся человека. А ведь в бывшем Советском Союзе страшное браконьерство. Значит, животных, не избегающих людей, просто убьют. Могут возникнуть и конфликтные ситуации, в которых из-за отсутствия страха перед человеком волк может напасть. Плюс к тому надо исключить хищничество на домашних животных, что, по сути, определяет успех всего предприятия, потому что если местное население будет против — это все, конец. Люди должны быть уверены, что вселенный в их окрестности хищник не будет наносить ущерб. Самое сложное было додуматься до способа угашения реакции на человека и домашних животных.

В экспериментах по выработке избегания незнакомых людей и домашних животных я просил участвовать местных жителей. Люди воочию убеждались, что мои методы работают. Тогда еще за убитого волка давали премию и отношение было соответствующее. То, что работа проходила у всех на глазах, фактически и решило успех дела.

Я укреплял радиоуправляемый электростимулятор у волка на ошейнике. Местный житель пересекал площадь в один гектар в двух-трех местах, после чего я выпускал своего волка. Он изучал след, и тут появлялся незнакомец. Конечно, волк должен был обязательно исследовать и его тоже. Как только волк делал попытку двинуться в сторону человека — получал раздражение электрическим током. Через несколько дней вырабатывалась реакция тревоги на появление человека, а затем и реакция избегания. Но убегали мои звери недалеко, а нужно было выработать такую реакцию, которая бы спасала им жизнь. То есть если он напоролся на браконьера, дистанция избегания должна быть недоступна для выстрела. И такую реакцию я выработал в течение сорока дней. Мне помогали местные жители от пятнадцати до семидесяти лет. Все люди имели в руках разные предметы: кто палку, кто ружье, кто сумку, кто рюкзак, чтобы не произошло обучение на определенную ситуацию. Ситуации должны были быть разными.

С домашними животными было аналогично. Пастухи довольно охотно соглашались на эксперимент, потому что было очень интересно, «как волк барана не съест, а? Это же немыслимо!» Мы подходили к овце, и как только волк пытался приблизиться — получал раздражение. Одна была проблема, что надо было «отработать» всех домашних животных: овец, коз, лошадей, коров… Я все это проделал, только в отношении собак не стал ничего предпринимать. Мои волки не подходили к деревням ближе, чем на два километра. В то время в лесу, куда я выпустил волков, обитало около семисот одичавших собак. Я решил так. Та собака, которая не покидает границу деревни, — это «положительная личность» и ей ничего не грозит. С бродячими же собаками все равно нужно было что-то делать. И в течение года в этом районе не стало ни одной одичавшей собаки на расстоянии почти восьмидесяти километров.

Е. П.: — Вы выпустили в природу уже обученных животных, а как же повели себя их потомки?
Я. Б.: — Сложность состояла в том, чтобы создать поведенческую традицию, наподобие того, что я видел в природе. Есть группы волков, которые охотятся только на лося, другие — только на оленя и никогда не меняют объект охоты. Если бы это получилось, то кроме избегания домашних животных, можно было бы в будущем вырабатывать избегание тех видов животных, численность которых низка.

То, что дети моих волков уже не станут нападать на человека, было ясно, поскольку непосредственно с человеком они незнакомы, а вот как будет с домашними животными, я не знал, хотя и предполагал. И мои предположения оправдались. Оказалось, что родители с помощью того самого фыркающего лая целенаправленно обучают своих детей избегать домашних животных так же, как и человека. И более того, на следующий год щенков второго поколения обучают не только родители, но и старшие братья и сестры. Поведенческая традиция сформировалась.

Е. П.: — Американцы много лет бились над тем, чтобы отучить койотов нападать на скот и — безрезультатно. В чем причина их неудач?
Я. Б.: — Я хорошо знаю их работы. Причина в том, что в основу своей методики они положили очень нестойкую реакцию вкусовой аверсии. Они раскладывали туши овец, обработанные специальными веществами с отвратительным вкусом. Действительно, животные избегали этой приманки, но это не значит, что они не будут нападать на живых овец, ведь иерархия раздражителей в этих ситуациях абсолютно разная. Да и сама реакция быстро угасает.
Е. П.: — Сколько еще вы следили за жизнью своих подопечных, после того как они ушли в леса?
Я. Б.: — После репатриации каждой группы я работал с ней еще четыре года. Каждый год расспрашивал местных жителей. Проследил по две генерации в каждой группе. На всех животных были надеты ошейники с гравировкой моего адреса.

За четыре года в четырех группах родились в общей сложности сорок волчат, пять из которых погибли от болезней. В течение многих лет не было никаких слухов о хищничестве выпущенных волков, я не получал никаких нареканий. Не получил я и ни одного ошейника, хотя написал на них, что заплачу в два раза больше, чем государство, чтобы быть гарантированным, что если моего волка убьют, я об этом узнаю. Но, видно, моих зверей никто не добыл.

Бродя по лесу в том районе через девять лет после окончания работы, я однажды встретил очень знакомый след. Сначала я подумал, что мне кажется. Но потом понял, что это след моих зверей. Им было уже под четырнадцать лет, состарились… Я неделю искал их, подзывал и пара волков вышла ко мне. Надо было видеть их телячий вострог! Дотронуться до них я не смог, дистанция осталась несколько метров, но они передо мной начали гоняться друг за другом, играть, это было что-то невероятное! Описать это невозможно, как невозможно описать и мое состояние. Встретиться через столько лет! Они улыбались и я видел, что зубы у них стерты. Судя по всему, они уже не охотились, только ловили мышей. Мне не хотелось долго наблюдать за ними, ведь можно было случайно привлечь к ним внимание людей, и к тому же такие чувства меня охватили… Все-таки несколько дней мы пробыли вместе и на этом наша история закончилась.

Е. П.: — Вы как будто прожили еще одну жизнь вместе с волками, столько сил отдано, столько лет! Результаты вашей работы вызывают восхищение! Неужели за этим ничего не последует?
Я. Б.: — Много лет я бился и сейчас, наконец, получил территорию в 760 гектаров для уже созданного мной Международного Центра восстановления исчезающих видов. Идея такая, что весь приплод от этих видов будет возвращаться в природу, методика отработана и ею может воспользоваться любой заинтересованный человек. Нужно только любить животных и чувствовать их, а остальному можно научиться.

Англичане очень заинтересованы в подобных работах с медведем. Они обещали построить мне вольеры. В Грузии тоже численность медведя сокращается из-за браконьерства. Если наши планы осуществятся, может быть, поживу годик с медведями…

И ведь поживет!